ФЕДОР КРЮКОВ – «ТИХИЙ ДОН»

Материалы к параллельному словарю диалектизмов,

речевых клише и авторских тропов

.Ц.

– ЦВЕНЬКАНЬЕ И ЦВИНЬКАНЬЕ ПУЛИ

цвинь – употр. при обозначении звуков, издаваемых синицей и некоторыми другими птицами.

Цвенькати (от цвенькнути) – говорить, болтать, молоть языком (укр.) или (польск).

В ДС и у Крюкова нет; у Даля только цвирканье – трельный свист сверчка.

«Первая цвинькнула где-то высоко пуля, тягучий свист ее забороздил стеклянную хмарь неба» (ТД; 3, V, 273); «выше головы его цвинькнула пуля; опережая звук выстрела» (ТД; 4, XVII, 169). При этом в 3 кн.: «Он зряшно топтался около первого орудия, отмахиваясь головой от цвенькавших пуль…» (ТД; 6, VIII, 82); «Тупоносая пуля из браунинга цвенькнула над головой Григория!» (ТД; 6, XXX, 204).

Вероятно, вариант с основой на цвиньк- – результат неверного прочтения ятя.

По НКРЯ: «Что это? Бряцанье не прекращается. “Цвинь! Цвинь!” Роман поднимает голову и видит за доской ноги Крякина» [Г. Г. Белых. Дом веселых нищих (1930)].

****ЦЕПКАЯ ПОВИТЕЛЬ

По НКРЯ впервые повитель появляется у Шолохова в двух рассказах: «К утру в прикладке кизяков Яков с Петькой вырыли глубокую яму; чтобы теплее было, застелили ее снизу и с боков сухим бурьяном, спустились туда, а верх заложили сухой повителью, арбузными плетями, свезенными с бахчей для топки» [М. А. Шолохов. Путь-дороженька (1925)], «Меж бороздами ютился прораставший краснобыл, заплетала поднятый чернозем буйная повитель» [М. А. Шолохов. Обида (1925–1926)], а затем в ТД. То, что она еще и розовая, и цепкая, делает параллель втройне уникальной.

ЦЕРКВА

«– И какие господа все были! Выйдешь, бывало, глянешь – что твой Питер! Церковья везде. Дома агромаднейшие. Каждый барин у себя церкву строил. И сейчас от них святость чудесная осталась: церковей у нас – без числа, версты две-три прошел – церква!..» («Мельком». Дорожные впечатления. 1911); «– Праздничное дело – в церкву съездили бы...» («Мельком». 1914). – «–…Батя сулил богу: отдашь, мол, клад – церкву прекрасную выстрою» (ТД: 1, VI, 40) и пр., но только в речи героев; исключение «в обоих церквах» (ТД: 7, VII, 51).

ЦИТАТЫ ИЗ «СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»

И ИПАТЬЕВСКОЙ ЛЕТОПИСИ

В очерке, описывающем путешествие по Оке от Орла до Калуги, Крюков пишет: «Как в кинематографе, торопливо и мимолетно проплыли перед нами маленькие уездные городки с звучными летописными именами…» («Мельком». 1914). При этом путешественники проплывают вблизи Козельска, прямо не названного «злого (для Батыя) города». Отсутствие пояснения о том, что автор проплывает мимо Козельска, а Козельск это… (и т. д.) весьма показательно. И в своей прозе, и в «Тихом Доне» писатель не комментирует то, что относится к гимназическому курсу отечественной литературы и отечественной истории. Сам многие годы преподававший эти предметы, Крюков пишет для читателя «Русского Богатства», журнала Владимира Короленко, в котором Крюков был соредактором.

I. «МУТНЫЙ СОН»

а) «Звонок. Снова вагон, духота, теснота, тяжкие вздохи, мутный сон в сидячем положении, густой слой пыли на платье, на волосах, на лице» («Мельком». 1911).

б) «покорно отдались во власть мутного, пьяного сна» («Зыбь»);

в) «сон был мутный, беспокойный» («Неопалимая купина»). Герой просыпается и воображает свою смерть: «Почему-то пришло в голову, что жизнь уже прошла-прокати­лась, – ведь сорок шесть ему уже – и за порогом смерть... Ничего не осталось светлого, хорошего, ценного, к чему душе бы крепко прилепиться, а жизни жаль, и страшно умирать...»

Эта метафора из «Слова о полку Игореве» («А Святослав мутный сон видел в Киеве на горах…») уже с начала XIX века стала идиомой, лишь иногда вызывающей ассоциации с текстом «Слова», а не со смертельной опасностью вообще. По НКРЯ: «Так писал Иоанн к князю Андрею Курбскому и к начальникам любимых им монастырей, во свидетельство, что глас неумолимой совести тревожил мутный сон души его, готовя ее к незапному, страшному пробуждению в могиле!» [Н. М. Карамзин. История государства Российского: Том 9 (1816–1820)]; «…Все прошлое представляется мне в каком-то мутном сне. Мне виделось, будто я погружаюсь в холодное море, а сгораю жаждою… вдали носились, будто во мраке и в тумане, две звездочки ― тьма густела и густела; я погрязала ниже и ниже. И вдруг показалось мне, что кто-то назвал меня по имени и могучею рукою выдернул из леденеющего безбрежного моря… лицо Аммалата мелькнуло передо мной, словно наяву, – звездочки вспыхнули молниею, и она змеей ударила мне в сердце; больше не помню! На другой день Аммалату позволили видеть выздоравливающую» [А. А. Бестужев-Марлинский. Аммалат-бек (1831)] (в последнем случае сохранен начальный мотив пророческого сна и погружения героя в морее.

II. «ИСПИТЬ… ДОНУ»

«–…Германец-то грозится ведь в Дону коней попоить!..» («Ратник»). – «…баварская конница поила лошадей в Дону...» (ТД: 6, II, 19).

Напоить коней в реке – одержать победу в чужой земле. Это древнерусское летописное клише, откликнувшееся и в «Слове о полку Игореве»: «–…Хощу главу свою приложить, а любо испити шеломомь Дону».

III. «ТУГА И ТОСКА»

«Казалось, что вся скорбь, вся туга и тоска, и горячая жалоба, вылив­шаяся в этой печальной старинной песне, есть только исторический памятник, поэтическое свидетельство пережитых народных страданий, которым в новом историческом укладе нет места» («Живые вести»). – «– Ну, что же, подойдет тугач – бросим всех неспособных носить оружие, бросим семьи и с боем пробьемся к Донцу» (ТД: 6, XXXVIII, 247).

По Далю в южных и западных русских говорах «туга» – печаль, скорбь, тоска, грусть, горе, кручина. (Так и в древнерусском.) Донское «туга’» – непогода.

В ТД полемический парафраз из рассказа Ипатьевской летописи о последней битве Игоря. Узнав, что половцы их окружили, князья решают пробиваться к Донцу».

Но заметим разницу:

«И тогда, посовещавшись, сошли с коней, решив, сражаясь, дойти до реки Донца, ибо говорили: “Если ускачем – спасемся сами, а простых людей оставим, а то будет грех перед Богом, коли уйдем, а их выдадим. Но либо умрем, либо все вместе живы будем”. И сказав так, сошли с коней и двинулись с боем».

IV и V. ГОВОРИЛИ О МОЛОТЬБЕ И КРОВАВЫЙ ПИР

(проводы на фронт)

На проводах в действующую армию: «Пили и толковали о молотьбе». И чуть ниже: «–…Для чего мы пришли сюда? – для того, чтобы проводить тебя с молит­вой на кровавый бранный пир...» («Ратник»). – «Перед отъездом на фронт Пантелей Прокофьевич говорил о молотьбе, о зяби, о скоте, но ни словом не обмолвился о том, как им быть, если фронт приблизится к Татарскому» (ТД: 7, XXI, 216).

Реминисценции из «Слова о полку Игореве»: «На Немиге снопы стелют головами, молотят цепами харалужными. На току жизнь кладут, отвевают душу от тела. Немиги кровавые брега не добром были засеяны, засеяны костьми русских сынов» и «…Тут кровавого вина не хватило, тут пир докончили храбрые русичи, сватов попоили, а сами полегли за землю Русскую»..

По НКРЯ выражения толковали о молотьбе и говорил (говорили) о молотьбе уникальны (и тем более в контексте кровавой жатвы).

VI. «ПОГНАЛИ ДЕВОК»

«На мосту толпилась темная кучка людей. Доносились ленивые звуки гармоники. От лужка подходила пестрая, цветная группа девиц. Кто-то из толпы на мосту ухнул на них, вспугнул, погнался – и цветным дождем, с веселым визгом, рассыпались они по лугу. Потом гармоника густо, протяжно пропела... И вслед за этим частым, звонким ливнем хлынул бойкий мотив какого-то танца, – задорные звуки заполнили каждый уголок на реке искрометным, подмывающим весельем...» («Мельком». 1914).

Из «Слова о полку Игореве»:

«Поутру в пятницу потоптали они поганые полки половецкие и, рассыпавшись стрелами по полю, умчали красных девок половецких, а с ними злато, и паволоки, и драгоценные оксамиты. Покрывалами, и плащами, и кожухами начали мосты (гати) мостить по болотам и топким местам – и всякими драгоценностями половецкими. Алый стяг, белая хоругвь, алый бунчук, серебряное древко – храброму Святославичу!»

VII. СОКОЛЫ И ЛЕБЕДИ

«Ветер нес огонь из цыгарок.... Под звездами он хищно налетал на белоперую тучу (так сокол, настигнув, бьет лебедя круто выгнутой грудью), и на присмиревшую землю, волнисто качаясь, слетали белые перышки-хлопья...» (ТД: 6, XVII, 139).

Реминисценция из «Слова о полку Игореве»: «…десять соколов на стаю лебедей, который <сокол> настигал, та прежде песнь пела…».

ЦОБ-ЦОБЭ!

Возглас, которым понукают быков» (ДС): цоб – бык, идущий в упряжке справа, цобе’ – слева.

«– Цоб-цобэ! Цоб-цоб-цоб-цооб!» («Весна-красна»; см. также «Душа одна»). – «– Цоб, лысый! Цобэ! Цобэ!..» (ТД: 1, XVI, 81). Но и в 8 части: «Цоб, лысый! Цоб!» (ТД: 8, VI, 354). И это при том, что тех быков давно продали: «– Коня себе справил, – перевел Петро разговор. – Продали быков? – Лысых. За сто восемьдесят…» (ТД: 3, X, 309).